4 февраля ежегодно отмечается Всемирный день борьбы с раковыми заболеваниями. Он был учрежден Союзом по международному контролю рака  с целью привлечения внимания мировой общественности к этой глобальной проблеме. Ежегодно Всемирный день борьбы с раковыми заболеваниями имеет свою тему. В 2019-2021 годах Всемирный день борьбы против рака проходит под лозунгом "Я есть и я буду".  Этому дню и были посвящены уроки родного (русского) языка в 7Б, 10Б классах (учитель В.А.Князева). Гимназисты ознакомились с печальной статистикой роста  заболеваний  среди детей и подростков в России, Татарстане,Чистополе , узнали о Ч.Хаматовой, К.Хабенском, которые в течение многих лет занимаются благотворительной помощью семьям, в которых есть дети, больные онкологическим недугом. Благодаря Ч.Хаматовой в Казани построен хоспис для маленьких пациентов и их родителей. Вторая часть урока в 7Б классе была посвящена художественному анализу текста О.Павловой «Жираф» (см.ниже); ученики 10 Б класса анализировали текст С.Алексеевич «Я люблю», по которому  дома в формате ЕГЭ писали сочинение (задание 27).

Аннушка работала больничным клоуном. Раз в неде­лю она с другими волонтёрами приезжала в больницу и раз­влекала тяжело больных детей, которые жили там месяца­ми. Играла с ними, разучивала смешные стихи, и детишки, всей душой привязавшись, с нетерпением ждали свою Нюшу, как она им представилась. Родители и врачи не всех детей отпускали играть с клоунами: многим ребятам было запрещено волноваться, ис­пытывать сильные, пусть даже радостные эмоции, потому что болезни могли дать осложнения. В ноябре больных, к счастью, было совсем мало. Вот и в этот раз в игровую комнату пришли всего пятеро. Среди них, как всегда, был Гришка — худенький и бледный мальчик лет десяти на вид. Он не мог играть в подвижные игры, потому что вынужден был всегда таскать за собой железную стойку с капельницей, из которой по капельке струилась в его слабенький организм жизнь. Гришка называл стойку «жи­рафом» и повязывал на неё свой жёлтый в клетку шарф, на­верное, чтобы «жираф» не простудился.                                                                   Мальчишка всегда держался в стороне и никогда не смеялся. Старшая медсестра, горестно вздохнув, так и сказала Нюше однажды: «Вон тот играть с вами вряд ли будет, и не старайтесь его разве­селить. Семи пядей во лбу мальчишка, и было бы здорово, если бы он тоже радовался, но Гришенька как-то сам по себе. Будет просто со стороны наблюдать». Потому Нюша и удивилась, когда мальчик в перерыве между играми подошёл к ней и попросил выйти с ним нена­долго в коридор — «что-то важное узнать». Они вышли из игровой, прикрыв за собой дверь, и вста­ли у окна.

-  Нюша, тебе не страшно?

-  А чего мне бояться?

-  Что ты однажды придёшь, а меня не будет с детьми.

-  Значит, я пойду в твою палату искать тебя!

-  И в палате меня тоже не будет.

-  Тогда я пойду искать тебя к большому окну у сто­ловой, где ты любишь стоять.

-  И у окна не будет. И в другой игровой комнате не будет. Ты не боишься, что однажды ты придёшь, а меня насовсем нет?

-  Значит, я буду знать, что тебя выписали...

-  С жирафом, — Гришка кивнул на стойку с капель­ницей, - уже не выпишут.

Гришка смотрел на Нюшу, не мигая, и она, не в силах выдержать взгляда этих ждущих только честного ответа глаз, попятилась к окну, села на подоконник и, легонько при­тянув мальчика к себе, осторожно обняла его.

—         Гриш...

В пустом прохладном коридоре они были одни, и свет остывающего, слабеющего ноябрьского солнца проникал в ко­ридор лишь на пару метров. Нюша представила: если бы вдруг здание больницы разрезали надвое, то в самой середине, получившегося среза все люди увидели бы их — Нюшу, Гриш­ку и жирафа, спасающихся от длинного коридора темноты в сужающемся солнечном луче. И Нюша вдруг поняла: и солнце вот-вот уйдёт, и она вот-вот уйдёт, и все люди уй­дут, а Гришка останется. Один на один с подкрадываю­щейся к его худеньким плечикам страшной тьмой. И тогда Нюша начала говорить твёрдо и громко, чтобы её голос был слышен даже в самом дальнем и самом тёмном углу коридора:

- Такой день, когда я приду, а тебя насовсем не будет, никогда не наступит! Потому что ты будешь всегда! Никто и никогда, послушай! Никто и никогда не исче­зает насовсем, пока... пока... пока он смеётся в чьём-то сердце!

Предательский комок в горле заставил Нюшу всхлип­нуть неожиданно громко, отчего Гришка вздрогнул и испуган­но отпрянул от неё. Девушка отвернулась, поспешно, по- детски — ладошками — вытерла слёзы и посмотрела на него.

 — Ойёёй! Какая ты... — мальчик словно не мог подобрать слова.

— Какая ты!Как... енот!

И тут Гришка засмеялся. Зашёлся никем раньше в больнице не слыханным первым звонким хохотом. Рука, которой он держался за жирафа, тряслась, а с ней трясся и жираф, тонко звеня, словно вторя задорному смеху мальчика.  Ничего не понимая, Нюша посмотрела на своё отра­жение в стекле окна. Вытирая слезы, она размазала по­тёкшую тушь одинаковыми полосками от глаз куда-то к ушам и действительно походила на отчаянного енота, толь­ко что выигравшего схватку с самым хищным зверем.  Открылась дверь игровой, и в проёме появилась стар­шая медсестра. Наверное, она хотела что-то спросить, но не успела. Она увидела смешную Нюшу- енота, увидела рядом с ней трясущихся от смеха Гришку и жирафа, и — «Гришка смеётся!» — сама залилась счастливым смехом. В коридор высыпали все, кто был в комнате.И смех светлым вихрем пронёсся по всем углам, подхватив и оша­рашенную Нюшу. А Гришка хохотал от души и не мог ни о чём думать. Всё, что ему хотелось, — хохотать и хохотать даль­ше, так же легко, так же заразительно и громко, и ему было радостно, что с ним смеются и другие дети. И ему те­перь было совсем не страшно. Потому что он смеялся в сердце каждого, а они смеялись в его сердце.А это значило, что никто из них отныне никогда уже не исчезнет насовсем...

                                                                                     (По О. Павловой)